Дня через три, после того как я устроился в своей комнате, несколько раз побывал в Лондоне и заказал своим поставщикам все необходимое, мы подробно побеседовали с мистером Покетом о наших делах. Он был осведомлен о моей будущности лучше меня самого, потому что мистер Джеггерс, по его словам, сообщил ему, что меня не нужно готовить к какой-нибудь определенной профессии, а будет вполне достаточно, если я "не ударю лицом " грязь" в обществе других обеспеченных молодых людей. Я, разумеется, согласился, поскольку ничего иного не мог предложить.

Мистер Покет назвал несколько школ в Лондоне, где я мог приобрести основы необходимых мне знаний, на себя же собирался взять общее руководство моими занятиями. Он выразил надежду, что при умелой помощи я не встречу особенных затруднений и вскоре мне уже не потребуется ничего, кроме его указаний. Все это, и многое другое к том же духе, он сумел сказать так, что сразу завоевал неограниченное мое доверие; и мне хочется здесь отметить, что он с начала до конца выполнял свои обязанности по отношению ко мне так ревностно и честно, что и меня заставил ревностно и честно выполнять свои обязанности по отношению к нему. Будь он равнодушным учителем, я платил бы ему той же монетой как ученик; но он не дал мне для этого повода и тем обеспечил взаимное уважение между нами. И никогда он, в своей роли наставника, не казался мне хоть сколько-нибудь смешным, а только вдумчивым, благородным и добрым.

Когда мы обо всем договорились и я всерьез приступил к занятиям, мне пришло в голову, что, если бы я мог сохранить за собой мою комнату в Подворье Барнарда, это внесло бы приятное разнообразие в мою жизнь, а общение с Гербертом благотворно влияло бы на мои манеры. Мистер Покет ничего не имел против такого плана, но решительно заявил, что, прежде чем что-либо предпринимать, следует посоветоваться с моим опекуном. Я почувствовал, что его слова продиктованы деликатностью, поскольку такое устройство немножко сокращало расходы Герберта; поэтому я, не откладывая, отправился на Литл-Бритен и сообщил о своем желании мистеру Джеггерсу.

- Если бы я мог купить ту мебель, которая сейчас взята напрокат, - сказал я, - и еще кое-какие мелочи, я чувствовал бы себя там совсем как дома.

- Что ж, действуйте! - сказал мистер Джеггерс с коротким смешком. - Я ведь говорил, что вы быстро развернетесь. Ну? Сколько же вам нужно?

Я сказал, что не знаю.

- Полно! - возразил мистер Джеггсрс. - Сколько? Пятьдесят фунтов?

- Нет, что вы, куда так много?

- Пять фунтов?

Это был такой неожиданный скачок, что я совсем смешался и сказал:

- Ох, нет, больше.

- Больше, говорите? - сказал мистер Джеггорс; он засунул руки в карманы, нагнул голову набок, глаза устремил в стену, словно подстерегая меня, как охотник - дичь. - На сколько же больше?

- Очень трудно назначить сумму. - сказал я нерешительно.

- Полно! - сказал мистер Джеггерс. - Давайте смелее. Дважды пять - хватит? Трижды пять - хватит? Четырежды пять - хватит?

Я сказал, что хватит за глаза.

- Четырежды пять хватит за глаза, так? - сказал мистер Джеггерс, сдвинув брови. - Ну, а сколько, по-вашему, будет четырежды пять?

- По-моему?

- Вот-вот, - сказал мистер Джеггерс. - Сколько?

- Нужно полагать, что, по-вашему, это будет двадцать фунтов, - сказал я, улыбаясь.

- Забудем о том, сколько это будет по-моему, друг мой, - заявил мистер Джеггерс, тряхнув головой с упрямым и хитрым видом. - Я хочу знать, сколько это будет по-вашему.

- Двадцать фунтов, разумеется.

- Уэммик! - сказал мистер Джеггерс, отворяя дверь в контору. - Примите от мистера Пипа письменный приказ и выдайте ему двадцать фунтов.

Такой определенный способ вести дела произвел на меня не менее определенное впечатление, не скажу чтобы приятное. Мистер Джеггерс никогда не смеялся; но он носил большущие, до блеска начищенные сапоги со скрипом, и когда он, бывало, стоял в ожидании ответа, нагнув свою массивную голову, сдвинув брови и покачиваясь с носка на пятку, сапоги эти начинали скрипеть, словно они-то посмеивались, сухо и подозрительно. Воспользовавшись тем, что мистер Джеггерс куда-то ушел, а Уэммик показался мне более обычного оживленным и разговорчивым, я признался ему, что мистер Джеггерс просто ставит меня в тупик своим обращением.

- Ему было бы лестно это слышать, - сказал Уэммик. - Он только того и добивается... Да вы не думайте, - ответил он на мой удивленный взгляд. - здесь нет ничего личного; это у него профессиональное, чисто профессиональное.

Сидя за своей конторкой, Уэммик завтракал - с хрустом разламывал жесткую галету и кусками отправлял в щель, служившую ему ртом, словно опускал в почтовый ящик.

- Мне всегда представляется, - сказал Уэммик, - будто он наставил капкан и следит. А потом вдруг - хлоп! - и ты попался!

Оставив при себе замечание, что капканы на людей отнюдь не украшают жизнь, я спросил, - верно, мистер Джеггерс большой мастер в своем деле?

- Еще бы, - подтвердил Уэммик. - Другим до него далеко, как до Австралии. - Он указал пером на пол конторы, тем поясняя свою мысль, что Австралия - самая отдаленная от нас точка земного шара. - Или как до неба, - добавил Уэммик, водворяя перо на конторку, - потому что это еще дальше, чем Австралия.

- В таком случае, - сказал я, - дела у него, наверно, идут хорошо? - И Уэммик ответил: - Пре-вос-ходпо!

Я спросил, много ли в конторе клерков.

- Много клерков нам держать нет смысла, потому что Джеггерс-то один, а посредники никому не нужны. Нас всего четверо. Хотите взглянуть на остальных? Вы ведь, можно сказать, свой человек.

Я принял его предложение. Мистер Уэммик опустил и почтовый ящик остатки галеты, выплатил мне деньги из стальной шкатулки, хранившейся в кассе, ключ от которой он держал где-то у себя на спине и вытаскивал из-за ворота как железную косичку, и мы отправились наверх. Помещение конторы было темное, обшарпанное; засаленные плечи, оставившие свои следы и в кабинете мистера Джеггерса, видимо, годами терлись о стены, спускаясь и поднимаясь по лестнице. На втором этаже, в комнате окнами на улицу, сидел огромный, бледный и опухший клерк - некая помесь трактирщика с крысоловом, - принимавший трех обшарпанных посетителей, с которыми он обращался так же бесцеремонно, как, по-видимому, обращались здесь со всеми, кто нес свою лепту в сундуки мистера Джеггерса. - Собирает показания для Бейли *, - сказал мистер Уэммик, выйдя на площадку. Этажом выше щупленький, похожий на терьера, сильно обросший клерк (его, видимо, стригли в последний раз еще щенком) тоже был занят с посетителем - подслеповатым человеком, о котором мистер Уэммик сказал, что это плавильщик, и котел у него всегда кипит, так что он расплавит вам все на свете, и который обливался потом, точно совсем недавно пробовал свое искусство на самом себе. В комнате окнами во двор сутулый человек с распухшей щекой, которую он завязал грязной фланелевой тряпкой, и в старом черном костюме, блестевшем так, словно его долго терли воском, сидел, согнувшись над конторкой, и переписывал набело записи двух других клерков для последующего представления их самому мистеру Джеггерсу.

Это и был весь штат конторы. Спустившись обратно в нижний этаж, Уэммик заглянул в кабинет моего опекуна и сказал:

- Здесь вы уже бывали.

- Объясните мне, - попросил я, ибо взгляд мой опять упал на те два отвратительных усмехающихся слепка, - кто это такой?

- Это? - сказал Уэммик. Он влез на стул и снял с полки страшные головы, предварительно сдунув с них пыль. - Это в своем роде знаменитости. Наши клиенты, прославленные личности, и нас прославили. Вот этот молодчик (ты что это, негодяй, не иначе как ночью с полки слезал и в чернильницу заглядывал - бровь-то вся в чернилах!) убил своего хозяина, да так ловко обделал это дельце, что труп даже найти не удалось.

- Он тут похож? - спросил я, невольно отодвигаясь подальше, в то время как Уэммик плюнул злодею на бровь и энергично вытер ее рукавом.

- Похож ли? Да он тут как живой. Слепок сделали в Ньюгете, как только его вынули из петли. А я тебе крепко полюбился, верно, мошенник ты этакий, а? - и в виде комментария к этому нежному обращению Уэммик потрогал брошь с изображением девицы и плакучей ивы, склоненных над погребальной урной, и сказал: - Специально для меня была заказана!

- А кто эта леди, известно? - спросил я.

- Нет, - отвечал Уэммик. - Просто его фантазия (а ты любил пофантазировать, верно?). Нет: в этом деле, мистер Пип, дамы не были замешаны, кроме только одной, а та была не красавица и не знатного рода, и она не стала бы интересоваться этой урной, разве что в ней было бы налито спиртное. - Временно сосредоточив свое внимание на брошке, Уэммик отложил слепок и протер ее носовым платком.

- А этот, второй, умер такой же смертью? - спросил я. - Выражение у него точно такое же.

- Совершенно верно, - сказал Уэммик. - Выражение самое натуральное. Как будто одну ноздрю зацепили рыболовным крючком и дернули за леску. Да, он умер такой же смертью; в нашей практике это вполне естественная смерть, можете мне поверить. Этот красавец, видите ли, подделывал завещания, а к тому же, по всей вероятности, сокращал жизнь мнимым завещателям. А ведь у тебя были джентльменские замашки, приятель! (Мистер Уэммик снова обращался не ко мне.) Ты уверял, что умеешь писать по-гречески. Эх ты, хвастунишка несчастный! Ну и врал же ты! Никогда еще не встречал такого враля!

Прежде чем водворить своего покойного друга обратно на полку, Уэммик потрогал самый широкий из своих траурных перстней и сказал:

- Он всего за день до смерти посылал за этим к ювелиру.

Пока Уэммик убирал второй слепок и слезал со стула, у меня возникла догадка, уж не все ли его драгоценности приобретены подобным образом. И поскольку он не проявлял на этот счет ни малейшей скрытности, я отважился спросить его об этом, когда он снова очутился на полу и стал обтирать пыльные руки.

- Да, разумеется, - отвечал он, - это все подарки такого же рода. Один тянет за собою другой, так оно и идет. Я от них никогда не отказываюсь. Это интересные сувениры. А кроме того, это имущество. Пусть цена им невелика, по это имущество, к тому же движимое. Вам, при наших блестящих перспективах, это может показаться мелочью, а я так всегда руководствуюсь правилом: "Чем больше движимого имущества, тем лучше".

Когда я выразил полное свое одобрение такой политике, он продолжал весьма дружелюбно:

- Если бы вам вздумалось как-нибудь навестить меня в Уолворте, я сочту это за честь и в любое время буду рад предоставить вам ночлег. Удивить мне вас нечем, но, возможно, вам интересно будет взглянуть на мою маленькую коллекцию; и в саду и в беседке сейчас приятно посидеть.

Я сказал, что с радостью воспользуюсь его гостеприимством.

- Очень вам обязан, - сказал он. - Так, значит, как только вам будет удобно - милости просим. У мистера Джеггерса вы еще никогда не обедали?

- Нет.

- Он вас угостит вином, - сказал Уэммик, - отменным вином. А я вас угощу пуншем, и не плохим. И еще я вам вот что скажу: когда будете у мистера Джеггерса, обратите внимание на его экономку.

- Что-нибудь исключительное?

- Да, пожалуй, - отвечал Уэммик. - Это - укрощенная тигрица. Вы скажете - не такое уж исключение, но это смотря по тому, насколько дикой была тигрица и долго ли ее пришлось укрощать. Ваше восхищение талантами мистера Джеггерса еще возрастет. Так что не забудьте обратить внимание.

Я сказал, что не забуду, тем более что его слова разожгли мое любопытство. Мы стали прощаться, но тут он спросил, не хочу ли я потратить пять минут на то, чтобы посмотреть, как орудует мистер Джеггерс?

По некоторым причинам, и прежде всего потому, что мне было не совсем ясно, над чем это мистер Джеггерс "орудует", я согласился. Мы нырнули в Сити и вынырнули в битком набитой зале полицейского суда, где единокровный (в смертоубийственном смысле) брат покойника, любившего замысловатые брошки, хмуро что-то жевал, ожидая решения своей участи, в то время как мой опекун допрашивал какую-то женщину, повергая и трепет и ее, и судей, и всех присутствующих. Всякое слово, приходившееся ему не по вкусу - кем бы оно ни было произнесено, - он тут же приказывал "записать". Всякий раз, как кто-нибудь от чего-нибудь отпирался, он говорил: "Я из нас это вытяну!", а на всякое признание отвечал: "Вот вы и попались!" Стоило ему куснуть свой палец, как судей бросало в дрожь. Воры и сыщики, точно завороженные, ловили каждое его слово и ежились, когда он поводил на них бровью. От какой стороны он выступал, я так и не понял, потому что на мой взгляд он всех одинаково стирал в порошок; знаю только, что в ту минуту, когда я на цыпочках пробирался к выходу, он был не на стороне суда, потому что даже ноги старого джентльмена, сидевшего на председательском месте, судорожно дергались под столом, - так беспощадно мистер Джеггерс доказывал, что поведение его недостойно представителя английского закона и правосудия.